Тусклое мерцание.
Тишина.
Сквозь вату мёртвого воздуха; тысячелетия мерцающей глубины сохранили светящиеся всполохи на древнем дне. От края до края под тоннами вечности. Умиротворяющие далёкие пронзительные крики, постоянные и привычные, высушивающие пыльный красный песок под головой; безразличные призраки далёких чёрных скал предела.
Тишина.
Смоляные волосы гранита; столь долгий путь по утробе вверх до мрачных границ утра. За ними лишь бесконечные красные дюны.
Когда они ушли, он долго вслушивался в темноту комнаты. Уставшие кровати жались к холодным стенам, ища у них защиты от следов присутствия тех, кто столь внезапно здесь появился и столь стремительно исчез. Мёртвая неподвижность воздуха и грязь измятых простыней наваливались сверху, тянули к полу.
Они пришли в сумерках летнего вечера, молчаливые свидетели его одиночества, остановившиеся у высокого порога — тёмные глаза чужих гостей взглядами сквозь прозрачную пыльную стену открытой двери. Он молча смотрел на них, приглашая войти, раздвигая старые стены, сидя на внезапно гостеприимной кровати. Пыль сочилась из ноздрей; он провёл их на середину комнаты и лёг на кровать, забывшись своим самым глубоким сном.
Призрачные всполохи над красной равниной.
«Проведи меня дальше сквозь зиму, на первый попавшийся холм. Сквозь вереск, растущий под мёртвыми лучами Сообщника; там, где пыльные корни, обвившись вокруг бесплотных ступней, уведут к себе на праздник огня.»
Ты видишь уставших псов, прогрызающих норы в песке; вечный дождь размывает глаза. Если ты спустишься к берегу, вниз, волны узнают тебя; они расскажут о жёлтом сиянии сна, как и каждую ночь; он с тобой, проносящемся из конца в конец над бесконечной цветущей равниной.
Но на утро, слыша далёкий голос из-за утренней полной луны, ты меняешь цвета. Краски сна на безжизненный синий свет вокруг древней луны. Солнце твоего ада.
Река расплавленного серебра течёт вниз по выжженным холмам на город сна, застывая грязным шлаком на изгибах улиц, вмерзая в сырые брёвна стен. Измученные красными ночными оргазмами мертвецы, открывающие двери навстречу грязному синему туману, со стонами облегчения растворяются в нём, уносясь бесплотными призраками к набирающей силы луне.
Время червей. Теперь забудь, где ты был и беги. Блики тысяч свечей на влажных изгибах осени. Всё вокруг.
— Посол?
Тёмное дерево в испарине кошмара. Время втекает грязным дымом сквозь щели в приоткрытых окнах. Стелется по полу, вымывая жирную грязь из углов; дальше через порог, прочь. Стальной свет сквозь слизь стекла, вниз из прорванных ночью туч.
«Ты был с нами, отец, посмотри на своих новых детей» — разноцветные твари с подносами в руках, раздевающие грязных младенцев. Крики в тему мелодии струн.
«Поздний ужин, отец. Раздели наш улов.»
Прохладный кристально чистый воздух. Снежные вершины гор вокруг в сиянии высокого солнца. Снег. Ветер.
— Что это за место?
— Не имею ни малейшего понятия, — посол плотнее закутался в плащ, — но здесь красиво.
Они шли по сверкающему склону, бесцельно продвигаясь вперёд по гребню горы.
— И уж во всяком случае безопаснее. Ты позвал меня вовремя. Ещё немного, и я уже никогда не смог бы вывести нас оттуда, — снежная пауза. — Для чего мы там были? Зачем ты привёл нас?
Глаза снега сквозь мерцание дня. Ниа стоит, отдав пустующий взгляд далёким вершинам холодных гор.
— Я не знаю. Я никогда раньше не видел тех мест, в которых я был. И сейчас мне всё больше кажется, что я провёл вечность в предместьях ада.
Посол пристально смотрел в глаза цвета осеннего неба.
— Ты не узнал своего дома?