Сад. Поздний вечер. Поблизости аккуратный небольшой домик с балконом на втором этаже. Среди деревьев сада бродит Ваня.
Ваня: В знакомое весьма местечко Меня впендюрила тропа. На Петино, едрить, крылечко Ступила вновь моя стопа. Вокруг топорщат ветви ивы, Благоухают лопухи. Тропинки так изящно кривы, И дребезжит листва ольхи… Какая ночь! Меня таращит От аромата лопухов. Вот кролик белку в норку тащит, А вот бобёр въебал грибов… Постой, о, чудное мгновенье! «Ура!» я прокричу тебе. Столь сладостно твоё забвенье И мухи виснут на губе…
На балкон выходит растрёпанный Петя и смотрит в сад.
Петя: Ну, что за хрень! Кому не спится? Ваня: Здорово, Петя! Это я! Вот… с вечера решил напиться И прогуляться в ебеня. Петя: Знакомый голос… Ваня, вроде? Похоже, он. Да пьян при том… И днём и ночью всюду шкодит, Да срёт капусточкой кругом. Идёт направо — песнь заводит, Налево — триппер раздаёт, А нынче хороводы водит И спать спокойно не даёт… Ответьте мне, мой друг любезный, Какого рода крик души Придал вам вид столь затрапезный И в нос воткнул карандаши? Простите, не хочу быть грубым, Но не пристроились ли вы Насрать под этим дивным дубом, Или нассать на шёлк травы? Ваня: Хуясе, Петя, что за мерзость Уста твои роняют вниз? Сия неслыханная дерзость Отягощает твой карниз. Немедля извинись, калоша! И принеси мне табурет. Петя: Прошу вас, Ваня, без дебоша. Проспитесь, вот вам мой совет. Ваня: Перечить смеешь мне с балкона?.. Так, значит, сможешь и с земли! Спускайся вниз, раб Геликона! Иль на балконе же умри!
Ваня взбирается на балкон и начинается схватка на сковородках. После нескольких ударов сковородок друг об друга, Петя бьёт Ваню по животу и тот падает вниз.
Ваня: Сразил меня ты сковородкой, Но до души ты не достал. Бей палками, души верёвкой, За годы лучше ты не стал. Петя: Но, друг мой! Право, гнев напрасен! Я вас хотел лишь убедить… Ваня: О, вижу я, ты стал опасен, Меня сбирался ты убить! Петя: Что вы такое говорите? Ведь, в пузо дать сковородой Смертельно может быть для Вити, Но вы, здоровый и большой, Лишь посмеётесь над ударом Неопытной моей руки. Хотите, вам я скипидаром Прочищу пыльные мозги? Ваня: Шутить изволишь, гад поганый? Но мне совсем, блядь, не смешно. Будь ложем тебе коврик сраный, А я пойду бухать вино. Отныне враг ты мне заклятый, И мучит пусть тебя мысля, Что час твой близок. Грязной ватой Натру тебе сусала, бля!
Ваня неуверенно, качаясь и держась за живот, уходит во тьму кустов.
Петя: Дурак я старый! Хмырь я грешный! О, боги, боги! Как мне быть? Теперь, когда мой друг сердешный Со злобы снова начал пить? Принять мне яду или дунуть? Афина! Где искать ответ? Необходимо в лужу плюнуть, Чтобы в шкафу найти скелет.
С жутким скрежетом открываются материализовавшиеся в небе двери лифта, оттуда вываливается пластиковая имитация кукушки на длинной пружине и безвольно повисает вниз головой. Из дверей выглядывает помятая, в дупель пьяная, Афина с банкой оливок в одной руке и вилкой с оливкой на ней в другой.
Афина: Средь ночи кто дурным сопрано Зовёт меня средь ночи кто? Что за дебош на дне стакана? Кто заблевал мне всё пальто? Петя: Ох, бля! Простите… Что я вижу? Афина! Ты ли? Во, дела! Афина: Нет, блядь, я Карлсон! Ненавижу! На ложе лишь я возлегла, Как чьи-то мерзостные вопли Меня подбросили на нём. Меня, больную! Видишь, сопли Текут по пузику ручьём! Какая, сволочь, повторяюсь, Меня от рюмки отвлекла? Петя: Прости меня, богиня! Каюсь! Прости несчастного козла! Всему виною пьяный Ваня, Изволил гадить он в саду. За это бит был сковородкой, И дале нёс белиберду. Обидел друга я невольно, И мучит страшная мысля, Что час мой близок. Грязной ватой Натрёт он мне сусала, бля! Афина: О, смерд, ушибленный лопатой! Как можешь ты не ведать, что Сусала чистить грязной ватой Гигиенически грешно! Петя: Я верю лишь зернокомбайну, Но ведаю, что се есть грех. Я посвящён был в эту тайну, Как только кончил Политех. Но друг мой Ваня пал под гнётом Вина и низменных страстей, И вот уж год гранатомётом Стращает девок и людей. Афина: О, Зевс! Отец мой! Очевидно, Свой взор давно я не кидала… Взор не направляла вниз свой… Да что такое!.. Ни в рифму, ни в ноту…
Выпивает, крякает
Еще раз… О, Зевс! Отец мой! Докатились! Как низко пали чуваки! Все сплошь обрюзгли и пропились, Засунув в жопы черпаки. Угас огонь в сердцах героев, Протухли в брюхе пирожки. Кривых мужей трудоустроив, Доярки штопают мешки. И даже на родном Олимпе Вгоняют в атеросклероз Коррупционные скандалы И блядский кадровый вопрос!
Из-за кулис через всю сцену проходит хоровод девушек в кокошниках и прочих русофильских атрибутах, поют:
«Во саду ли, в огороде бегала синичка.
Обосрала патиссоны и снесла яичко. Эх! Эх!..»
Хоровод скрывается с другой стороны, все на сцене отстранённо-задумчиво смотрят им вслед несколько секунд, после чего продолжают разговор, как ни в чём не бывало.
Петя: Но, может быть, в жестоком мире Найдётся всё же место для Добра, любви и златой гири? Афина: Вот и спроси у Вани, бля! Знать, от любви к тебе великой Сусала грезятся ему. А там, глядишь, и ежевикой Порубит чресла в бахрому.
Из глубины сцены раздаётся не особо трезвый крик Аполлона:
Аполлон: Афина! Афина: Аполлон, заглохни! Аполлон: Афина! Трубы же горят! Нектар, блин, стынет, закусь сохнет, И в кубках зюзики храпят. Продолжение следует…