И снова вечер. Господи! Пустая земля, заброшенный пионерский лагерь. Людей нет, но повсюду бродят собаки. Палаты сыры, окна пусты и продуваются ветром. Холодный выщербленный камень стен. Восходит луна, и внезапно завывает сирена. Всё остаётся как прежде, но кто-то хватает меня за руку и, подвывая, тащит наружу. Мы не успеваем. Ползком добираемся до небольшой рощи за корпусами, таимся.
Собаки, что бесцельно бродили по улице, собираются вдруг в ряд и идут к нам. Мы ползём от них. С другой стороны спокойно подходит другая стая. Мы в кольце. Они стоят вокруг нас; ни рыка, ни движений лап. Наступает рассвет, и собаки отходят. На улицу выползают те, кто спасался от них. Шуршат в помойках, бьют стёкла. Господи, снова утро.
Мне ужасно надоели мои соседки по вагону, но мы, наконец, подъезжаем к посёлку. Покупаем вина и заходим за угол дома. Песчаные барханы покуда хватает глаз. Через два дня нет ни вина, ни воды, ни воспоминаний о поезде. Лишь солнце, склоны и город вдали.
Город так себе. Розовый, с аллеями и высокими красивыми домами. Но в кустах есть дыра. Я ныряю в неё.
Очень высокие деревья; небольшая роща, туман. Потрясающе чистое тёмное небо, красная листва. Можно подпрыгнуть и взлететь, но дышать толком нечем. Ни звука. Я умираю и просыпаюсь.